В ПАМЯТЬ О БЛОКАДНЫХ ДНЯХ... Из дневника С.Г. Голубева - 9 октября 1941 года

9 октября 1941 года.

Давно не записывал. Некогда было. Была такая кутерьма, что даже не знаю какой сегодня день. Сбился со счета. Иногда кажется, что вчера был, скажем, понедельник, вдруг выясняется, что сегодня уже четверг.

Прошло всего несколько дней моей новой службы, а как изменилась моя жизнь. Я заметно похудел. Перестал спать ночами. Последние 5-6 дней спал по 2-3 часа в сутки и то урывками, между воздушными тревогами. Даже дневник не вел – нет времени. Надо осваивать город, изучать его. Надо оправдывать на работе то огромное доверие. Которое мне оказали, надо организовывать тушение многочисленных пожаров.

Мы сейчас ведем упорную борьбу с гитлеровскими стервятниками. Каждую ночь фашистские самолеты нападают на город и сбрасывают сотни, иногда тысячи бомб. Только на один порт за один налет сброшено более пяти тысяч зажигалок. Позавчера в ночь возникло 84 активных очага пожара, где работали городские пожарные команды. А в каких условиях приходится работать? Враг для того и поджигает, чтобы при освещении от пожарищ можно было бомбардировать важные объекты. Но получается так: он зажжет, а мы быстро потушим. Мы, советские пожарные, тушим пожары в момент воздушных атак, не ожидая их окончания. Наши бойцы и командиры проявляют, безусловно, отвагу, мужество и самоотверженность, поступают не так, как например, в Англии. Говорят, что там пожарные выезжают на тушение пожаров только после отбоя воздушной тревоги.

Я побывал уже на многих крупных пожарах: на заводе «Северный пресс», «Петрозаводе», на складах на Бумажной улице, в Волковой деревне, на «Треугольнике» в Московском районе и т. д. Четыре раза я попадал под непосредственное бомбометание, и пока цел и невредим. Я слышал невероятно сильные разрывы бомб вблизи, видел, как взметывались вверх огненные столбы, и не испытывал страха: мои чувства уже успели атрофироваться. Сегодня вокруг меня разорвалось одиннадцать фугасных бомб. Ранило на пожаре начальника опергруппы Василия Ивановича Склауни, его начштаба Катугина и других. Сегодня я видел, как некоторые впадают в панику, трусливо жмутся и прячутся. Когда мы увидели, как от пикирующего бомбардировщика оторвались фугасные бомбы и с противным завыванием стали падать на наши головы, один из наших командиров вцепился мне сзади за плечи и потянул, опрокидывая меня на себя и как бы прикрываясь мною. Лицо его было искаженно страхом, глаза вылезали из орбит. По-моему. Он потерял тогда над собой контроль и поступал, руководствуясь инстинктом самосохранения. В один из моментов фугасная бомба полетела буквально мне на голову. Я это видел и в какую то долю секунды осознал: вот он конец моей жизни. Вслед за этим раздался страшный грохот. Я стоял снаружи заводского цеха. Тесно прижавшись к бетонной стене, а бомба упала по ту сторону стены, внутри здания.

Меня даже не свалила взрывная волна: она нейтрализовалась стенами.

Был ли у меня страх перед очевидной смерть, когда на мою голову мчалась смертоносная бомба? Наверное был, но остро я этого не ощутил – настолько я устал, и мне так хочется отдохнуть. Но как же резко изменилась моя жизнь: от тихой, размеренной, строго регламентированной деятельности в учебном заведении к беспорядочной, абсолютно нерегламентированной жизни на переднем крае обороны, в гуще событий, в руководящей роли по ликвидации последствий ужасных бомбардировок! Не успев привыкнуть к этому дьявольскому процессу разрушения, я, должно быть, надорвал свои физические силы. А возможно сейчас резко обозначилась любопытная черта моего характера, которую я и раньше замечал при тушении пожаров в мирное время: чем сложнее и ужаснее обстановка, тем хладнокровнее я становлюсь.

Сегодня утром, прямо с пожара, заехал к себе на квартиру. Зашел к матери Тимошенко – к Елене Никифоровне. Вид у меня был необычен: весь в грязи и саже, мокрый, страшно утомленный и похудевший. Она всплеснула руками и молча покачала головой. Разговорились. Она напоила меня горячим чаем с сухарями и обогрела у плиты. Это мне было очень необходимо. Дома все спокойно. Думал получить письмо от жены. Но писем не оказалось. Беспокоюсь, уж не случилось ли что-нибудь плохое? Ох, как тяжело жить в одиночестве!

Квартиру я совершенно забросил. Не бываю там неделями. Некогда. Но я доволен, что в период Отечественной войны я не сижу сложа руки, а активно борюсь, не щадя своей жизни. Ведь моя жизнь непрерывно подвергается опасности, и это не угнетает мой дух, а возвышает его. Я заметил, что мое сознание не раз отмечало важность моего теперешнего положения, роли и значения. Я горжусь своей ролью, своим теперешним положением на переднем крае обороны. Я удовлетворен своей жизнью, и это главное.