12 января 1942.
Ездил на старую квартиру. Походил по пустым комнатам. Сделалось грустно. Какой семейный очаг разрушен! Как мы с Лелей прекрасно жили там. Как у нас было уютно. Теперь огромная комната пуста. В квартире уличная температура. На окнах иней. Я ушел, подумав o том, придется ли снова жить там? Зашел к коменданту. Он вручил мне открытки от племянника Гриши. Затем зашел в нашу школу. Огромный вестибюль встретил меня мрачной темнотой. Где то в глубине послышался глухой голос вахтера Головина. Походил по комнатам, посмотрел и расстроился. Какой дворец пропадает! Все сдвинуто со своих мест. Закопчено. Дымят печи времянки. Как тени бродят истощенные люди, охраняющие здание: Волков, Волошин и другие. Р.И. Артемьева не встретил. Он уехал в ФИПО. С печальным видом я покинул свою родную школу.
Заехал в 14 пожарную часть. На пути встретилась в смертельной агонии лошадь. Сообщил об этом Ювонену. Тот немедленно командировал с салазками людей, и лошадь доставил в гараж, где и прирезали. Мне обещали прислать немного мяса. Так вот и приходится пробавляться от случаю к случаю. Чтобы не делал, o чем бы не думал, a мысли все равно возникают o еде.
Вчера полковник Сериков сообщил мне, что по нашей очередной записке товарищу Попкову нам выделено по 500гр. крупы и по 500гр. дуранды.
У Ювонена в 14 команде весь двор оказался заваленным бревнами, досками и пр. Они разобрали на дрова двухэтажный дом. Дров в городе нет. Постепенно сжигают все, что попадается под руки: разбирают заборы, расколачивают оконные проемы и доски сжигают, разбирают дома, сжигают двери, даже на растопку идут полы, стильная мебель из красного дерева.
Мы тоже сидим без дров. В Кировском районе нам отдали недогоревший двухэтажный дом, но привезти его не на чем: нет бензина.
В какой упадок пришло городское хозяйство! Трамвайные вагоны уныло стоят заснеженные на улицах и перекрестках - там, где их застало отключение электрической сети. Всюду на улицах стоят без стекол брошенные автомобили. Окна в домах забиты. На стенах домов выступил иней: признак того, что дома не отапливаются. Снег с улиц не убран. Местами трудно проехать. На самых оживленных улицах в поле зрения не встречается ни одной автомашины. Ездить по улицам стало рискованно: народ ходит по проезжей части и никак не реагирует на сигналы. Уставшие, согнувшиеся, медленно передвигая ноги, бредут ленинградцы по родному городу, - ехать не на чем. Каждый что-нибудь несет или везет на саночках. На каждой улице видишь, как кто-либо везет гроб или обернутый какой-нибудь ветошью труп. Стали учащаться случаи подбрасывания трупов. К нам на Мойке три дня подряд подвозили к парадному трупы на саночках, и оставляли их. Один труп и сейчас находится напротив нашего парадного. Что с ним делать, никто не знает.
Всюду следы разрушения. Или разбиты стены, или выбиты стекла, или висят электропровода, разворочены трамвайные мачты. На самых комфортабельных улицах выстроились очереди людей с ведрами, - берут воду где-либо в первом этаже.
Света нет. У меня завелись две коптилки, два электрических фонаря. Это шикарно. Многие мне завидуют. Фонарь “Летучая мышь” я пожертвовал в “харчевню во дворце”. Его повесили в главном зале. Мне за это почтительно уступают дорогу. Вот до чего дело дошло!
Сегодня написал две докладных: одну на имя тов. Жданова, вторую на имя тов. Попкова П.С. o наших трудностях: об отсутствии бензина в боевых пожарных машинах, катастрофическом уменьшении личного состава, в связи с значительными потерями и смертностью от голода, o трудностях борьбы с пожарами в связи с остановкой водопровода и пр. Писание таких жалобных записок стало моей повседневной обязанностью. И я так наловчился их составлять, что их всегда принимают во внимание и помогают нам.