3001 
~4 мин
12 декабря 1941 года
Все латино-американские страны или объявили войну Японии, или разорвали с ней дипломатические отношения. Война поистине стала мировой. Нейтральными остались не больше десятка малых стран.
Сегодня меня навестил профессор Тидеман Борис Генрихович. Вид ужасный. Глаза потускнели. Страшно худой. На ногах разорванные валенки, на плечах шуба с бобровым воротником, на голове шапка-ушанка. Портфель желтой кожи повешен на бечевке за шею. На руках рукавицы с варежками. Не садясь, заявил мне, что он съел свою кошку. Теперь и ее нет. Жена больна дистрофией, он чувствует, что скоро умрет. Силы тают ежеминутно. Просил помочь ему эвакуироваться из города, иначе - смерть. Я посоветовался с Сериковым, и он поручил мне написать докладную записку в штаб Ленфронта о предоставлении Тидеману места на самолете для перелета линии фронта. Я отправил Бориса Генриховича домой на своей машине, предварительно снабдив небольшим запасом продовольствия, которое сумел оторвать от своего пайка. /Через 9-10 дней мне был доставлен вестовым из штаба фронта пакет, в котором было разрешение на место в самолете для Б. Г. Тидемана. Я помчался на квартиру Бориса Генриховича. Но…он уже был мертв, и его не хоронили. Так погиб от неумолимой дистрофии единственный специалист Советского Союза по химии горения Борис Генрихович Тидеман.
С едой в Ленинграде стало очень плохо. Хлеба дают по 250 грамм рабочим, 125 грамм служащим, иждивенцам, детям. Карточки имеют талоны на 5,10,12,5,25 грамм. За суп в столовой НКВД вырезают один крупяной талон в 12,5 грамм, а в обычных столовых – два талона. За конфету к чаю вырезают два сахарных талона по 10 гр. Каждый.
Люди стали страшно худы. Я не был в бане месяца три - негде мыться. И вот представилась возможность: нам разрешили помыться в водолечебнице городского управления милиции, на площади у Зимнего дворца. Что я там увидел, было неописуемо. Здесь мылись ответственные работники УНКВД. Под душами стояли живые трупы. От мертвых они отличались только тем, что стояли и еще двигались. Фигуры их были ужасны, во всем была ассиметричность. На очень тонких шеях торчали черепа, обтянутые желтоватой кожей с остекленевшими глазами, которые выражали лишь смертную усталость и обреченность. Животы втянуты, толщина ног была менее обычной руки, плечи узкие. Движения были вялые, медленные.
Раздевшись, я направился в душевую. Идти пришлось мимо зеркала. Когда я увидел собственную фигуру, то остолбенел. Из зеркала смотрел урод, слабо похожий на меня. И мне так стало жалко себя, что у меня заструились слезы. Когда я взвесился на медицинских весах, оказалась недостача 26 килограммов веса против довоенного.
От голода начались повальные смерти. По Кировскому проспекту можно ежедневно видеть, как везут гробы на автомашинах, на подводах, на салазках, на фанере, прикрепленной веревкой к автомашине, везут трупы без гробов.
Вчера я видел картину, достойную кисти какого-либо великого художника. В утренних сумерках я вышел из дверей нашего дома на Мойке на набережную. Вижу слева от дверей на мостовой следующее: на снегу на спине лежит труп средних лет женщины, одетой в ситцевое платье. На её шее петля веревки, концы которой держат в закоченевших руках девочка лет двенадцати и мальчик лет восьми. Выяснилось, что дети везут на кладбище свою покойную маму, умершую неделю назад от голода. Оба ребенка одеты в какие-то лохмотья, на ногах валенки, головы закутаны платками. Оба страшно худые, на лицах образовались морщины. Это были дети-старики. Они оказались с соседней улицы. Так вот, при помощи веревки, они и везли труп своей умершей матери. Я отобрал у них труп, а их вернул домой. Труп на автомашине отправил в морг, а детей взял под наблюдение. Теперь кто-либо из нашего штаба ежедневно навещает детей, помогает им продовольствием. Я не уверен, что удастся сохранить им жизнь. Кажется, неумолимая дистрофия скоро оборвет их жизнь. Мой друг доктор медицины Семен Семенович Гробштейн сказал мне, что дети обречены. Какой ужас! В какой ужас бросили нас фашистские мерзавцы!
Я сам с каждым днем все худею. Три дня назад мне прислали из УНКВД два килограмма конины. Сделал котлеты. Все эти дни я их пожаривал. Еще есть в запасе. Котлеты оказались вкусными. Несколько утолил свой голод. Однако мысль о еде не покидает ни днем, ни ночью,когда просыпаешься. Говорят, что некоторые едят собак. Вообще собаки- редкое явление. Их должно быть действительно уже поели. Ненкоторые приводят собак на специальные пункты, чтобы усыпить навеки. Их нечем кормить. Разыгрываются грустные картины. На днях одна женщина привела двух породистых – борзых, привязала к забору и ушла со слезами на глазах.
Но мы надеемся, что положение скоро изменится в лучшую сторону. С 15 декабря обещают прибавить хлеба. Об этом говорил т. Кубаткин. На вторую декаду прибавили 100 гр. Мяса. Теперь дают 500 гр. Прибавили 100 гр. крупы, кондитерских изделий. Нам Кубаткин обещал продовольственные посылки.
